Если вас интересует история языка, то можно пойти двумя путями: а) от настоящего варианта языка вглубь веков; б) или в обратном направлении;

Первый вариант позволяет более четко сформировать представление о формировании современного языка по "горячим следам", но вряд ли позволит дойти до глубины веков. Да и стоит ли? Может лучше начать поиски с того времени, когда стали очевидны явные расхождения в говорах и письменности различных частей Руси и далее уже вести исследование?

При выборе же второго варианта можно легко запутаться в куче вариантов языков тех времен, в их диалектах, принимая за язык диалект или наоборот и потерять нить исследования. Может я и ошибаюсь.

Слова российского историка Ключевского В.О. (о том, каким был язык Киевской Руси):

"... То же влияние, кажется, было небезучастно и в изменении древнерусского говора. В говоре древней Киевской Руси заметны три особенности: 1) она говорила на О, окала; 2) звуки Ц и Ч мешались, замещали друг друга; 3) в сочетании гласных и согласных соблюдалась известная фонетическая гармония: звуки согласные гортанные Г, К и Х сочетались с твёрдыми гласными А, О, Ы, У, Э и с полугласным Ъ, а зубные или свистящие З, С и Ц и нёбные или шипящие Ж, Ч и Ш – с мягкими гласными Я, Е, И, Ю и с полугласным Ъ; сюда же можно отнести и мягкое окончание глаголов в 3-м лице обоих чисел (пишеть, имуть) . Следы этих особенностей находим в остатках древней письменности XII и XIII вв. В иностранных словах при переходе их в русский язык неударяемые звуки А и Е заменялись звуком О: Торвард – Трувор, Елена – Олёна.

Киевская Русь сочетала гортанное К с твёрдым Ы, а зубное Ц или нёбное Ч – с мягким И или Ь: она говорила Кыев, а не Киев, как говорим мы вопреки правилам древней русской фонетики, требовавшей, чтобы К при встрече с И перезвуковывалось в Ц или Ч: отсюда форма в одной южнорусской рукописи XII в. "Лучино евангелие" (от Луки). Эта древняя фонетика сохранилась отчасти в наречии малороссов, которые говорят: на полянци, козаче.

Мы, великороссы, напротив, не сочетаем Ц и шипящие Ж и Ш с мягкими гласными, говорим: кольцо, шыре, жизнь, и не сумеем так тонко выговорить соединённых с этими согласными мягких гласных, как выговаривает малоросс: отъця, горобъця. Далее, в древнем южном говоре заметно смешение или взаимное заместительство звуков ц и ч: в Слове о полку Игореве веци и вечи, галичкый. Те же особенности имел в XII в. и частью сохранил доселе говор новгородский: в поучении архиепископа Илии-Иоанна духовенству гыбять (гибнуть), простьци и простьчи, лга (льзя), или в договоре 1195 г. с немцами немечьскый и немецкый, послухы и послуси. Признаки той же фонетики замечаем и в говоре на верхнем Днепре: в смоленском договоре 1229 г. немечкый, вереци (церковнославянское врещи – тащить), гочкого (готского). Значит, некогда по всему греко-варяжскому пути звучал один говор, некоторые особенности коего до сих пор уцелели в говоре новгородском...

Другие особенности обоих поднаречий: в южном Г произносится как придыхательное латинское h, Е близко к У и мягкое окончание 3-го лица глаголов (ть), как в нынешнем малорусском и в древнем русском (векоу – веков, в договоре 1229 г. узяти у Ризе – взять в Риге); в северном Г выговаривается как латинское g, в в конце слов твёрдо, как ф, твёрдое окончание 3-го лица глаголов (ть)...

Зато московское наречие, усвоенное образованным русским обществом как образцовое, некоторыми чертами ещё далее отступило от говора древней Киевской Руси: гаварить по-масковски значит едва ли ещё не более нарушать правила древнерусской фонетики, чем нарушает их владимирец или ярославец. Московский говор – сравнительно позднейший, хотя его признаки появляются в памятниках довольно рано, в первой половине XIV в., в одно время с первыми политическими успехами Москвы. Кажется, в духовной Ивана Калиты 1328 г. мы застаём момент перехода от о к о, когда рядом с формами отця, одиного, росгадает читаем: Андрей, аже вместо древнего оже – ежели. Таким образом, говоры великорусского наречия сложились путём постепенной порчи первоначального русского говора. Образование говоров и наречий – это звуковая, вокальная летопись народных передвижений и местных группировок населения.

Древняя фонетика Киевской Руси особенно заметно изменялась в северо-восточном направлении, т. е. в направлении русской колонизации, образовавшей великорусское племя слиянием русского населения с финским. Это наводит на предположение о связи обоих процессов.

Даль допускал мысль, что акающие говоры Великороссии образовались при обрусении чудских племён. Восточные инородцы, русея, вообще переиначивали усвояемый язык, портили его фонетику, переполняя её твёрдыми гласными и неблагозвучными сочетаниями гласных с согласными. Обруселая Чудь не обогатила русского лексикона: академик Грот насчитал всего около 60 финских слов, вошедших большею частью в русский язык северных губерний; лишь немногие подслушаны в средней Великороссии, например пахтать, пурга, ряса, кулепня (деревня).

Но, не пестря лексики, чудская примесь портила говор, внося в него чуждые звуки и звуковые сочетания. Древнерусский говор в наибольшей чистоте сохранился в наречии новгородском; в говоре владимирском мы видим первый момент порчи русского языка под финским влиянием, а говор московский представляет дальнейший момент этой порчи..."

http://pravopys.vlada.kiev.ua/index.php?id=72
Тезис «фрикативное «г» как признак низкой культуры» более чем спорен. «Хэкальщики» научили московитян креститься тремя пальцами, ввели в Московии арабские цифры («Арифметика» Магницкого) и научили нумеровать страницы с двух сторон, основали театр, заложили основы новой литературы (Феофан Прокопович), внедрили тонический размер в стихосложении, светскую живопись (Левицкий, Боровиковский) и т.п.

Когда в 1861 г. в Московском университете решено было открыть кафедру философии, единственным человеком в России, достаточно подготовленным, чтобы занять эту кафедру, оказался профессор Киевской духовной академии Памфил Юркевич. Он и был переведён в Москву, воспитав целую плеяду славных учеников, в числе которых, между, прочим, был и автор т.н. русской идеи В.С.Соловьёв.

Другой известный ученик Юркевича, В.О.Ключевский, вспоминал: «Вот расступаются толпы... На кафедру входит маленький человек... Не садясь, стоя, начинает говорить экспромтом с сильным хохлацким акцентом».

С фрикативным «г», значит. И Гоголь так же говорил. И Чехов. Видимо, неважно всё же – как говорить, важно – что. А не приходилось ли Аксёнову встречаться в США с генералом Григоренко?

В российских церквах, куда храмовое пение было занесено в XVII веке украинцами, по сей день традиционно поют не «Косподи, помилуй!», а «Хосподи, помилуй». И – о, ужас! – фрикативное «г» коварно прокралось даже на страницы произведений самого Василия Павловича. Ведь писатель произносит «каво», а пишет «кого» – потому что в основе русского правописания со времен Михаила Федоровича Романова и по сей день лежат принципы, заложенные киевским ученым Мелетием Смотрицким в его «Грамматику словенскую», а она, ясное дело, приспособлена не к великорусскому, а к украинскому произношению. Поэтому украинцы пишут точь-в-точь, как говорят.